Император Константин получил известие о кончине августа Галерия сразу по приезду в Аквинкум, куда прибыл вместе с женой, чтобы объявить о помолвке Лициния и своей сестры по отцу, Констанции. На помолвке присутствовала вся семья его отца императора Констанция – его жена Феодора, и все их дети, дочери Констанция, Анастасия, Евтропия, и сыновья Долмаций, Юлий и Ганнибалиан, которых он теперь взял под своё покровительство. Это известие несколько снизило тот накал торжественности, который возникает в римских семьях в этом случае. Однако Константин, объявивший помолвку, на правах главы семьи, во дворце Фаусты в присутствии местного магистрата и многочисленных гостей, успел заметить, что его семнадцатилетней сестре Флавии Юлии Констанции понравился весьма уже взрослый жених Флавий Галерий Валерий Лициний. Во всяком случае, она стала вся пунцовая после того, как жених подарил ей золотое кольцо, которое она немедленно одела себе на безымянный палец левой руки. После торжества Константин и Лициний уединились на одной из уютных террас дворца для приватной беседы. Установив между собой уже почти родственные отношения, в ходе этой беседы они договорились, что свадьба состоится ровно через два года, а так же обозначили свои приоритеты в жизни империи на ближайшее время. Лициний, после смерти Галерия считал себя полноправным, восточным августом и его головной болью теперь становился Максимин Даза. Головной болью Константина по-прежнему оставался Максенций. Так же они подтвердили свою безусловную готовность исполнить указ Галерия о прекращении гонений на христиан в своих провинциях. На этой добродушной ноте два императора и расстались, Лициний направился в Никомедию, Константин с супругой вернулся в Тревир.
По возвращении Константин принял у себя во дворце четырёх епископов Галлии и Британии. Вручив им копии указа Галерия о прекращении гонений на христиан, он так же сообщил им, что этот указ уже доведён до всех магистратов в его провинциях, с тем, чтобы обеспечить все права и свободы, дарованные христианам Римской империей. Епископы с благоговением отнеслись к этому визиту и к его результатам, это было первое подобное общение управляющих церковью и империей.
Прошёл месяц. Константин сидел в своём кабинете в Тревире за заваленным бумагами столом и разбирал почту. Распечатав очередной свиток, он быстро пробежал его глазами, и в негодовании отложив его в сторону, встал из-за стола.
Это было письмо из Испании от Тиберия Гая Луциуса, в котором он детально пересказал о казни христиан на арене Колизея во время празднования победы над Домицием Александром. Константина возмутила не сама расправа над христианами, что было, в общем-то, обычным делом, а то, как обыграл эту казнь Максенций, в конечном итоге позволив себе не исполнять указ Галерия. Прохаживаясь по своему кабинету, он приказал стражнику пригласить к нему свою мать Елену. Через некоторое время Елена вошла к своему сыну.
– Здравствуй мама!
– Здравствуй сын, что-нибудь случилось?
– Я решил дать тебе почитать это письмо, только отнесись к этому как можно спокойней.
– О чём здесь написано?
– О казни христиан!
– Но ведь был же указ Галерия! – воскликнула Елена.
– Видимо каждый правитель понял его по-своему, – с грустью произнёс Константин.
Он отошёл к окну, чтобы не мешать прочтению ужасных для матери строк. Константин видел, как Елена крестилась, и слёзы текли из её глаз. Она перечитала письмо не один раз. Константин понимающе не мешал ей. Наконец мать отложила в сторону свиток и подняла на сына заплаканные глаза.
– Что ты намерен делать?
– Мама, я не меньше тебя возмущён беззаконием Максенция, но в ближайшее время сделать ничего не смогу.
– Почему?
– Во-первых, на мне лежит ответственность по защите границ империи от набегов варваров и это главная моя задача. Во-вторых, мне пока не понятно, как будут развиваться события на востоке в противостоянии Лициния и Максимина Даза и наконец, в третьих, объясни мне, пожалуйста, что за непримиримые противоречия существуют между христианами, из-за которых они так жестоко страдают, но при этом находят в себе силы забыть о них уже перед самой смертью?
– Боюсь, что я не смогу тебе в этом помочь, – вздохнула Елена, – тебе надо было задать этот вопрос епископам, которых ты принимал у себя во дворце месяц назад.
– Думаю, что мне ещё придётся пообщаться с ними на эту тему, – улыбнулся Константин.
– Константин, я давно хотела тебя спросить, ты обратил внимание, сколько в твоих легионах служит христиан?
– Да, честно говоря, даже не ожидал!
– Христиане были бы самыми преданными тебе воинами, – произнесла мать, глядя в глаза сыну.
Константин внимательно посмотрел на неё, прошёлся по кабинету, затем присел рядом с матерью и тихо сказал:
– Мама, я пока не готов принять христианство, и я никогда не допущу войны религий, даже в борьбе за власть!
– Что ты имеешь ввиду?
– Я не могу разделять моих доблестных и закалённых в боях солдат по религиозному признаку, христианство ещё не очень сильно распространено в Италии и самом Риме, и поэтому такая война ввергнет всю империю в хаос!
– Может быть, ты просто осторожничаешь?
– Возможно, взвешенность решений основа мудрой политики, – улыбнулся Константин, вставая, – я рад, что мы понимаем друг друга.
– Хорошо сын, я, пожалуй, пойду, – встала Елена, – у тебя работы целый стол.
– Я ещё поработаю, – улыбнулся Константин и поцеловав мать в щёчку, вернулся к своим делам.
Наступила зима. В один из вечеров Константин играл со своими сыновьями в большом зале дворца в Тревире. Они сидели напротив камина на медвежьей шкуре. Рядом с ними возле камина сидела и Фауста, с удовольствием наблюдала на столь редкие минуты общения своего сына Константина с отцом. Крисп проводил с ним гораздо больше времени с помощью своей бабушки. Фауста наблюдала, с каким удовольствием сыновья слушали объяснения своего отца. Перед ними стоял макет римского военного лагеря, и Константин рассказывал детям, для чего нужен частокол, ров, башни. Конечно, Крисп знал уже гораздо больше своего младшего брата, поэтому он иногда с самым умным видом вставлял в рассказ отца свои реплики. Эту семейную идиллию внезапно нарушил стражник, который сообщил о прибытии прокуратора Тиберия Гая Луциуса. Константин потрепал по головкам сыновей, затем направился к выходу. Проходя мимо жены, он чмокнул её в щёчку.
– Ты надолго? – спросила Фауста.
– Думаю, что надолго, – ответил Константин и быстро вышел из зала, направляясь в свой кабинет.
Возле кабинета его ждал прокуратор. Было видно, что прибыл он с хорошим известием. Жестом, пригласив его в кабинет, Константин вошёл в него первым и сел за свой стол.
– Приветствую вас мой император, – весь светясь, произнёс Тиберий.
– Здравствуй, ну что там у тебя, – спросил Константин.
– Вот самая главная новость, – подал свиток прокуратор.
– Что здесь?
– Префект Испании сообщает, что его провинция переходит под вашу юрисдикцию! – гордо произнёс Тиберий.
Константин внимательно прочитал свиток, и уже с улыбкой произнёс:
– Как я понял, это с вашей помощью у него изменились приоритеты?
– Собственно Максенций сам подвиг префекта Испании признать вашу власть, – довольно улыбаясь, сказал Тиберий.
– Но не без вашего участия?
– Я просто показал некоторым влиятельным чиновникам из его окружения письмо сенатора Нумерия о казни христиан в Колизее.
– Да, да помню, и что этого оказалось достаточно? – спросил удивлённо Константин.
– Соответственно с моими комментариями, но могу сказать, что больше всего всех возмутила не сама казнь, а его указ!
– Да, пожалуй ты прав, Максенций после смерти Галерия возомнил себя законным августом, – зло произнёс Константин.
– Это ещё не всё мой император! – загадочно произнёс Тиберий, положив на стол несколько монет.
Константин взял со стола три монеты и стал их рассматривать. Одна из них была выпущена Максенцием, по случаю победы в Африке. В другой он обожествлял своего отца Геркулия, а в следующей монете, он уже обожествлял Констанция Хлора, его отца, тем самым, он сам себя ставил себя в один ряд с этими августами, намекая на то, что Константин всего лишь женат на его родной сестре. Константин всё понял, но давно приучил себя не реагировать на любые внешние обстоятельства сразу, особенно если эти обстоятельства ему предоставлял другой человек. Так учили его отец и император Диоклетиан, поэтому он с безразличным видом спросил:
– Это всё, или у вас есть ещё новости?
Увидев реакцию императора, Тиберий немного растерялся и потухшим голосом произнёс:
– Есть ещё один документ, перехваченный моими людьми.